Латиняне против АнглосаксовВерсия для печати

Фрагмент монолога, продиктованного чилийцем Мигелем Серрано о германском писателе, в швейцарской деревне Монтагнола, в августе 1972 года.

Летом 1972 года в Европе, в итальянско-щвейцарской деревеньке Монтагнола, где Гессе прожил большую часть своей жизни, американцами был открыт конгресс, посвящённый Герману Гессе и К. Г. Юнгу. Мне предложили посетить конгресс, который должен был продлиться три месяца. На специальных самолётах туда привезли больше 200 учащихся, мужчин и женщин, профессоров основных американских университетов, йогов, каббалистов, писателей, театральных и кинорежиссёров, телевизионщиков и т. п. И, как и следовало ожидать от американцев, они арендовали старую виллу времён Эпохи Итальянского Возрождения и торжественно назвали ее «Касталия», т. е. именем города из «Игры в Бисер». Я не стал посещать конгресс и решил ограничиться одним монологом.

В равной степени неизвестный

Мы находимся на земле Германа Гессе, где он провёл наиболее плодотворную часть своей жизни. Сколько же всего произошло с тех пор, как в первый раз приехал он сюда пятьдесят лет назад! Сколько всего изменилось! Это уже вовсе не та Монтагнола, которую знал он, да и не та, которую увидел я, придя сюда первый раз двадцать один год назад на встречу с писателем, с горной сумкой за плечами и одной из моих первых книг в руках. Его красный дом на холме уже давно не красный, и был продан человеку, который, наверное, даже не знает, кем был Герман Гессе. Когда я пришёл сюда в 1951, Гессе был неизвестен миру англосаксов. В моей книге «Герметический круг» я писал, что мне пришлось долгие дни искать экземпляр какого-нибудь его произведения, в Лондоне и Нью-Йорке, чтобы подарить его американскому или английскому другу, который ничего не знал о Гессе. То же самое было в Индии и по всему Востоку. Очень немногие, почти никто ничего не знали о Гессе. И в то же время, в Латинской Америке, в Мексике, в Аргентине, в Бразилии и в Чили, моей стране, Германа Гессе читали и изучали как знатока потаённых троп души, а потому, посещая Гессе в первый раз, я ожидал встретиться с проводником в духовной жизни. Прошли годы, и ситуация полностью изменилась. В Южной Америке, как и во всём мире Латинян, Гессе почти полностью забыли. По правде сказать, там он никогда не был массовым, тиражируемым писателем. В США всё превращается в массовый потребительский продукт. В Латинской Америке вся важность Гессе заключалась в его бытности секретным, для избранных, склонных к самоанализу, но никак не для масс. И среди этого меньшинства Гессе никогда не исчезнет и не будет забыт. Возможно, корни этого феномена – в раздвоении единой религии на две ветви, католическую и протестантскую. Католическая атмосфера латинского мира не создала ни тех тревог пуританства, ни его борьбы. И как следствие, Гессе со своим богом Абраксусом, богом добра и зла, не был там ни открытием, ни взрывом для католическо-латиноамериканского мира, или для тех, кто тем или иным образом был затронут символикой или мифологией германской философии. В моей стране, в годы моей юности мифы германского романтизма, которые берут своё начало в Ригведе, в дуалистической Самхийской философии индуизма, в зороастризме, в манихействе и друидизме, затронули почти что целое поколение латиноамериканцев и испанцев, взращённых на чтении «Revista del Occidente», распространении Ортега-и-Гассета и книгах и конференциях графа Кейсерлинга.

И несмотря на всё это, превратившись уже в проводника и учителя на пути самопознания, Герман Гессе никогда не переставал быть для нас, испанцев и латиноамероиканцев, германским писателем, по форме и по сути, стоящим в одном ряду с выдающимися писателями, являвшими собой истинно возвышенную духовность германской культуры. Таким был и таким хотел быть Герман Гессе: продолжателем традиций Новалиса, Хьёлдерлина, Клейста, Ницше, Яна Пауля. Известно, что почти всю жизнь Гессе работал над антологией германских романтиков. Эта антология была закончена – так нам сообщает его биограф Бернхард Зеллер – но никогда не была издана. Где же сейчас находится рукопись? Гессе был величайшим из авторитетов германского романтизма, и в то же время, его последним представителем, вместе с «Символизмом» Стефана Георга. Германский романтизм, в поэзии и в философии, естественным образом переплетается с индийским. Также он появляется и в пиетизме и протестантизме, и именно поэтому Герман Гессе производит такой ужасающий катаклизм в душе англосаксонско-протестанского мира, когда ценности этого мира находятся в кризисном состоянии.

Кризис уже различается в Англии, когда энергия этой страны – с потерей имперского статуса – разворачиваются извне вовнутрь, и целое поколение начинает самоаналитический поиск. С крахом империи распадаются и последние ценности пуританства. Викторианская система подавления, нацеленная на создание главенствующей касты и правящего аскетично-дисциплинированного колониального класса, саморазрушается. и гессовский бог Абраксус овладевает неорганизованным миром во власти первозданного хаоса. В этом общем хаосе, как в бушующем море, вдруг всплывают древние архетипы, являются в новом облике легендарная сома, амброзия, первозданный котёл. Их новые воплощения – наркотики, ЛСД, мескалин, марихуана. И всё это способствует превращению истинного Гессе именно в США, в нечто такое, чем он не является, но что каким-то образом в то же время собой представляет.

Продукция «Гессе»

В США крушение пуритано-англосаксонского мира и всех его ценностей обладает и своей отличительной чертой: восстанием молодёжи против машинизма, сверхтехники, повышения механизации жизни. Новые поколения чувствуют себя ни за что в этом мире не отвечающими чужаками, и в то же время раздробленными, уничтоженными машиной. И они обнаруживают в Гессе это же восстание против техники, бунт, который как основу имеет всё те же германский романтизм и ориентализм. Но этого не видят молодёжные массы, которые пытаются смотреть на Гессе, как на отдельный феномен. Вернее сказать, так его представляют издательства, газеты, журналы, т. е. массовый производитель, потребительски ориентированный, создатель поверхностности, коммерсант, заинтересованный только в продаже продукции «Гессе». А продукция однажды станет нерентабельной, когда изменится мода, и её надо будет заменить.

Обозначив эту опасность, отрицательную сторону массового коммерческого распространения столь тонкого и глубокого писателя, я лишь повторяю европейскую и южноамериканскую критику американской цивилизации и массового производства. Там всё подвергается опасности стать поверхностным. Эту опасность видел и боялся её сам Гессе. Всем хорошо известно, что он всегда был против экранизации своих произведений. В моём последнем разговоре с его женой Нинон, она рассказала, что он отклонил предложение экранизировать в Канаде своего «Степного волка».

Почему же Гессе не давал снимать фильмы по своим произведениям? Думаю, я понимаю, почему. Попробую объяснить это сейчас при помощи современной терминологии североамериканцев. Литература принадлежит «галактике Гуттенберга», а кино «Электронной галактике». Кино работает со светом. Свет, на этой земле «твердой материи», лишь проходит транзитом, всё время идёт, появляется, словно вор, всё крадёт, крадёт образы и исчезает, уходит. Работать на свет здесь означает работать на иллюзорную жизнь, работать на смерть, не сохранять. Нет ничего в кино, что могло бы сохраниться. Но я не противник кино или «Электронной галактики». Наоборот, я ценю произведения киноискусства, как любой истинный шедевр. Но я не думаю, что можно перенести произведения искусства одной «Галактики» в другую, т. к. каждая из них вращается по своим законам. Ни одно произведение литературы нельзя экранизировать, не потеряв, не исказив и не разрушив его духа и его внутренней красоты. Вот свежий пример «Смерти в Венеции» Томаса Манна и «Процесса» Кафки. Произведение киноискусства должно быть полностью киноискусством и написано специально для кино. Только плохие литературные произведения будут хороши для кинематографа, хорошие же – никогда. Кроме того, любая истинная кинокартина будет всегда отмечена печатью транзитивности, постоянного движения света. Ни один телефильм не может противостоять земному времени (поглядим снова на «Горожанина Кане»). Каждое творение этой «Галактики» поражает своей транзитивностью, всегда отмечено внезапностью. И, кроме того, я не считаю, что с появлением «Электронной галактики» «Галактика Гуттенберга» куда-нибудь исчезнет. Думаю, что обе они будут существовать одновременно, параллельно, но при условии, что никогда не смешаются; что эти параллели не пересекутся даже в бесконечности.

 Назад